Где Саркисова – там скандал. Нет скандала – значит, знаменитая балерина больше не в тренде? О балете, любви, семье и многом другом – в душевном разговоре с Кариной Саркисовой в весенней Вене.

Про Вену и сцену

– Как чувствуете себя после расставания с Венской оперой? Есть ли разница: быть первой солисткой балета Венской оперы или примой в национальной опере Будапешта? Где вам комфортнее?
– Балет в Вене и Будапеште примерно на одинаковом техническом уровне.  Конечно, финансовые возможности Венской оперы намного выше, чем Будапештской. Но теперешний директор оперы Будапешта был много лет приглашенным солистом в Вене. Он прекрасно знает систему венского балета, которая ничем не отличается от европейской, и копирует ее. Балет столицы Венгрии – это смесь парижско-лондонско-венского балета. Там много танцоров, много постановок, много любителей балета. Многие, сделавшие постановку в одной из столиц, приезжают делать ее другой театр. И в Будапешт тоже. Мне там комфортно и спокойно.

– Очень не похоже на Карину Саркисову, фото которой появлялись на обложках лишь в связи со скандалами…
– До первого скандала я девять лет работала в Венской опере и была ее солисткой. Танцевала много, получала сложные партии. Профессиональные критики писали в большинстве положительные отзывы. И никто не говорил обо мне как о скандалистке. Ни я, ни мои агенты никогда скандалы не инициировали.  После балета Bella figura, в котором все балерины танцевали с голой грудью, я первый раз снялась в известном австрийском криминально-комедийном сериале  Kottan. Тогда мне позвонили из венского журнала для мужчин Wiener только по поводу первой роли в кино и предложили фотосессию. Стилист привез два минивэна костюмов. Я могла сняться даже в скафандре. Но балерины с самого детства влюблены в свое тело, мы воспринимаем его иначе, чем те, кто не танцует профессионально. Мы не стыдимся и не стесняемся тела. Вероятно, тогда, перед фотосессией, совпали это ощущение от собственного тела, понимание того, что это съемка для мужского журнала, да и просто настроение… Так появились фото в стиле «ню».

– Они стоили вам нервов…
– Я рыдала, а муж сидел ночи напролет рядом и гладил меня по голове, пытаясь успокоить… Мне не было стыдно, но было страшно обидно: на сцене с голой грудью можно и за это не увольняют, а в журнале нельзя? Собственно, и скандал-то был не из-за фото. Он случился намного позже, через два месяца после выхода номера. СМИ сообщили том, что меня уволили именно из-за тех качественных эротических картинок, которые не удивят даже ребенка. Только тогда все начали обсуждать фото. Пуританская Вена, видимо, была к этому не готова. Но балет – искусство далеко не пуританское. Просто журналисты с удовольствием вытаскивают на обложку «клубничку», потому что это лучше продается.

– Было что-то еще?
– Было! Фотография, на которой я как будто-то целую подружку. На самом деле я просто наклонилась к ней и повторила фразу, которую она не расслышала. А фотограф поймал кадр. И началось… Да, в балете гетеросексуал – редкость. Но это не то, что стоит обсуждать…

– В итоге все равно пришлось покинуть оперу, несмотря на то что вас восстановили... Почему?
– Восстановили через голову балетного директора. Против его воли это сделал директор оперы Доминик Мейер. Естественно,  мой непосредственный «начальник» остался недоволен. А я чувствовала себя победителем, но недолго. Очень скоро мне стали неприятны косые взгляды, расстраивало отсутствие хороших ролей и вообще весь ажиотаж вокруг моего имени. Формально скандал завершился, но осадок остался… Поэтому я сама покинула Венскую оперу. Так было лучше для всех. В том числе и потому, что в Вене я больше не могла контролировать всё, что происходит вокруг моего имени. Смотрела утренние газеты и недоумевала, что за ерунду опять про меня придумали? В Будапеште я получила отличный контракт и долгожданное личное спокойствие.

– Обида на Вену осталась до сих пор?
– Нет, я никого не виню и ни на кого не обижаюсь. Когда я сама ставлю балет, для меня тоже важна симпатия. Если испытываю антипатию, то даже с очень талантливым танцором работать не могу. Не получается! Не получилось и у балетного директора со мной.

– Кто вам несимпатичен?  
– Зависит от ситуации, настроения и человека. Единственное, что всегда одинаково, – я не люблю блондинок. Не знаю почему… Сама меняла цвет волос много раз. Пока останусь блондинкой (смеется).
–  Вы одна из немногих известных личностей, которые обходятся без пластики. Почему?
– Как все женщины думают о том, что надо что-то когда-то сделать. Три раза я назначала дату операции – хотела поправить большой армянский нос. И трижды отказывалась. Просто подумала: пока меня любят такой, с моей внешностью всё нормально и ничего трогать не нужно.

О месте в жизни и на работе

– С каким настроением ходите на работу?
– Сцену и работу безумно люблю. Но я убеждена, что актер, неважно какого жанра, неважно в каком театре, – это обслуживающий персонал для отдыхающих людей.

– Если бы эту фразу адресовал вам зритель, вы бы не обиделись?
– Можно говорить много высокопарных слов, но честно ли это? Для меня очень важно – быть востребованной. И если зритель покупает билет на мой спектакль, радуется, аплодирует – это здорово! Значит, я ему нужна. Я завишу не только от собственных талантов, но и от публики, а публика – от меня. Зритель хочет развлекаться, желает получить эмоции, которые я могу дать. Сейчас нас обслуживает официант, а вечером он запросто может стать моим зрителем. И тогда, только уже со сцены, буду обслуживать его я: радовать, улыбаться…

– Улыбаться потому, что надо?
–  Жить со словом «надо» непросто. Бывают дни, когда я из-за физического, а чаще эмоционального состояния просто не хочу думать о том, что нужно выходить на сцену. Как школьница, пытаюсь придумать, что у меня сгорело или взорвалось…А потом беру себя в руки.

– Как побеждаете свойственное любому человеку «не хочу»?
– Приглашаю на спектакли конкретных людей, перед которыми мне в данный момент хочется танцевать.

– Кто эти люди? Мужчины в основном?
– И мужчины, и женщины. Я часто влюбляюсь (смеется). Что бы ни говорили актеры, вся наша жизнь крутится как раз вокруг тех людей, которые в определенный момент важны для тебя лично. Каждый, независимо от профессии, хочет ради кого-то сделать что-то. Точно так же и в искусстве, где всё построено на эмоциях. Даже когда аншлаг, иногда я танцую только для одного человека в зале.

– У вас на личной страничке в Facebook 4 995 друзей… Поклонники не раздражают?
–  Конечно, не раздражают, потому что именно для тех, кто меня любит, я страничку и веду. И мне это очень нравится. Публичные люди, которые говорят о том, что популярность раздражает, мне кажется, врут. Конечно, я устаю от повышенного внимания, но ведь это приятно, когда тебя узнают.

– Как развлекаетесь сами?
– Хожу в театр, в кино. Но я очень плохой зритель: у меня не хватает терпения досидеть до конца, если в первые пять минут фильма или спектакля он меня не зажег. Притом что я знаю, какой это огромный труд – выйти на сцену, я часто критикую. Но балета это касается меньше всего.

– Что-нибудь зажгло в последнее время?
– Спектакль «Робинзон Крузо» в Бургтеатре в Вене. В нем играли только два актера – Игназ Кирхнер (Ignaz Kirchner. – Ред.) и мой кумир немецкий актер Йоахим Майерхоф (Joachim Meyerhoff. – Ред). Сюжет, в общем-то, ничем не примечателен, но игра актеров… Это было потрясающе!
Невероятно сильные впечатления остались после прочтения книги Der Trafikant Роберта Зееталера (Robert Seethaler. – Ред.). Это книга о судьбе венских евреев.

Про Америку

– У каждого «звездного» оперного певца или солиста балета в карьере рано или поздно наступает «американский период». Вы танцуете в США часто. Собираетесь побороться за длительный американский контракт?
– Я пока не поняла, что такое Америка: это только красивый мейк-ап или действительно классное место для продолжения карьеры. Я никак не могу прочувствовать эту страну. С одной стороны – вечное американское состояние эйфории, открытость, которые замечаешь, когда работаешь там несколько дней в сезон. С другой – эмоционально я пока не готова бросить всё, улететь в Америку и остаться там надолго только ради того, чтобы попробовать.
Я очень довольна тем, что имею здесь. Я танцую самые сложные партии. К примеру, недавно была премьера балета Харалда Ландера «Этюды». Эта постановка для балерины – как Олимпийские игры для спортсменов. После последнего спектакля мне хотелось купить новые ноги (смеется). Но балет – это наркотик. И чем сложнее роль, тем интереснее. Пожалуй, они радуют меня больше, чем что-то стандартное.

– Что-то еще новое хочется станцевать?
– Всегда  хочется того, чего не дают… Может быть, потому, что моя внешность говорит о самоуверенности, надменности, чаще всего я танцую партии сильных женщин, любовниц, проституток, интриганок, роковую любовь. Я и сама понимаю, что не похожа на маленькую слабенькую девочку… Но очень хочется сыграть роль ранимой женщины, большую ушедшую любовь – в общем, лирику. Пару таких лирических ролей я все-таки уже получала. Они всегда приходили случайно, а после них меня либо повышали, либо зритель сходил с ума от эмоций.

Про семью и любовь

– А в жизни?
– Не роковая женщина – это точно. И не депрессивная. И не сумасбродная, как многие думают. Люблю погрустить, люблю дождь. Скорее я меланхолик. Я люблю это состояние, конечно, когда знаю, что рядом есть кто-то сильный. А когда я одна, не люблю разговаривать, никому не звоню. Всё как-то изменилось с годами. Я теперь не люблю тусовки, гала-ужины и шумные вечеринки. Не люблю, потому что не вижу в них цели и от этого мне на них скучно. Пройтись по красной ковровой дорожке в красивом платье – это, конечно, приятно, но только пару раз. Теперь мне дороже моя жизнь, нежели мое место в жизни светской. Вообще по мере взросления начинаешь пересматривать степень важности работы и тусовок  и понимаешь, что есть гораздо более важные стороны жизни. Для меня в первую очередь – мой сын.

– В какой традиции вы воспитываете Габриэля – в русской или европейской?
– Я склоняюсь к более жесткому воспитанию, нежели это принято в Европе. Я не считаю, что нужно удовлетворять желания ребенка все до единого. Бесконечное умиление всем, что бы он ни делал, – это нездоровое воспитание. Я была замужем за австрийцем одиннадцать лет. И по вопросам воспитания нам было сложно найти общий язык. Я требовала и требую от сына выполнить просьбу или его непосредственную обязанность незамедлительно и максимально качественно, а супруг выступал и до сих пор выступает против таких правил. Сначала говорил «ему только четыре», потом «ему только восемь», и теперь та же песня: «ему только одиннадцать»…  

– Как Габриэль, который живет в австрийской среде, воспринимает ваши методы воспитания?
– Конечно, ребенок выбирает то, что ему удобнее. Но каждый раз, когда мы вместе, я пытаюсь объяснить ему, что без труда он не добьется ничего. Он видит мою жизнь и, надеюсь, уже понимает, почему я так требовательна к нему.

– Как он относится к вашей жизни?
– Он мной гордится. Бежит вместе со мной на все интервью, обожает камеру. Он хочет жить так, как живу я, хотя понимает, что такая жизнь  требует постоянной работы и усилий над собой.

– Теперь вы чаще бываете мамой, несмотря на развод…
– А может быть, и благодаря разводу… Мне очень нравится быть мамой. Мы с сыном теперь самые настоящие друзья. А еще молодая, а ему уже одиннадцать лет!  Мы смеемся, балуемся вместе и иногда не можем остановиться. Мы радуемся любой возможности побыть вдвоем. У нас уже много общих интересов. Быть мамой – это классно! Да, сын не говорит по-русски, это я упустила. Но Габриэль – здоровый, активный, веселый и умный ребенок.  

– О втором ребенке не думаете?
– Думаем… Думаю… На данный момент я официально свободна. Неофициально – влюблена (смеется). О браке пока речь не идет, но… Посмотрим. Я бы хотела иметь второго ребенка.

– Восемь лет брака, сын – и вдруг развод… Что вдруг произошло?
– Не вдруг… Когда я вышла замуж, мне было 18 лет. Бывший муж на 15 лет старше. В начале замужества я была всего лишь хорошенькой балериной. А потом произошло то, что не выдерживают многие мужчины: ко мне пришел успех. Супруг же остался на прежних позициях и оказался в моей тени. Это нездоровое состояние для семьи. Настал момент, когда мы просто больше не смогли находиться рядом.

– Не жалеете?  
– Я точно не жалею, а за него говорить не могу.

Про пирожки

– Теперь-то удалось сделать свою жизнь такой, как вам хотелось?
– Сейчас всё хорошо. Знаете, я не люблю стереотипы. Я так и не свыклась с правилами «правильной» венской жизни по схеме «дом–семья–работа–кошка–завтрак в кафе по воскресеньям», хоть и живу в Австрии с двенадцати лет. И если я захочу продавать русские пирожки на улице, я буду их продавать.

– Это шутка?
– Полуправда (смеется). Мы с мамой думали о ресторанном бизнесе, когда она жила в Вене. В общем, не случайно: мой дедушка работал поваром в ресторане «Домжура», где частыми гостями были Горбачев и Ельцин. Тему «пирожков» мы обсуждали как вариант, если мне придется расстаться с балетом.

– Боитесь потерять профессию? Травма, да мало что еще… И что тогда?
– Пока, кажется, я не очень боюсь, хотя знаю, что для многих это трагедия и очень непросто уйти со сцены. Мне повезло с людьми, которые меня окружают. Думаю, если что-то случится, меня не бросят. Я обязательно найду что-то интересное. И уж точно не буду оглядываться на то, как реагируют другие, не буду пытаться соответствовать какому-то уровню, которого от меня ожидают. Для меня хорошо то, что меня увлекает, то, что приносит удовольствие и непременно - успех. Прежде чем уйти со сцены, я точно придумаю себе то, что будет и дальше меня мотивировать. Сидеть дома я не смогу.

– Кино? Телевидение?  Может, благотворительность?
– Все может быть. Благотворительность точно не брошу. Я оказалась в псковском детском доме случайно. После спектакля ко мне подошла француженка, которая усыновила несколько детей, в том числе и русских, и пригласила в этот детский дом. Теперь я ему помогаю. Сейчас поймете, почему не могу не помогать. Я провела там несколько дней, танцевала на ковре, под которым были дыры в полу, разговаривала, ужинала вместе с детьми. А потом детям раздали воздушные шарики и сказали, чтобы они загадали желание и отпустили шарик. Тогда желание точно сбудется. «Я хочу, чтобы Карина всегда так танцевала и была такой красивой», – сказала девочка. И никто, понимаете, НИКТО из маленьких сирот не загадал желание для себя – каждый пожелал что-то мне.

 

 

• Комменты
• Вконтакте
• Facebook

Diesen Beitrag teilen

0

Sei der erste, dem das gefällt

Datenschutz Hinweis